"Счастье без свободы или свобода без счастья"
- третьего не дано?
(по роману Е.Замятина "Мы")
Как возвратить золотой век , вернуть потерянный рай , как создать на земле царство Божие - этими вопросами задавались мыслители с глубокой древности , желая если не на практике, то хотя бы в воображении создать идеальную, упорядоченную модель человеческого общежития.
Неудовлетворенность настоящим заставляет задавать вопрос: каким должно быть будущее, чтобы человек чувствовал себя счастливым, чтобы осуществил свои надежды, реализовал идеалы? Один из возможных, и ставший уже классическим, ответ на этот вопрос дал Н.Г.Чернышевский в ‘’ Четвертом сне Веры Павловны’’ из романа ’’ Что делать?’’ Земной рай представляется автору, а вместе с ним его героине , в виде хрустального дворца с колоннами из алюминия , в котором находится более тысячи людей. Они вместе работают, веселятся, едят. То, что нравится одному, обязательно должно нравиться и всем остальным. Они -единая, неделимая масса, всегда счастливая, всегда довольная жизнью. По поверью, если кому-нибудь рассказать свой сон, то он не сбудется. Но автор романа ’’Что делать?’’ рассказывал сны своей с обратной целью: чтобы они стали явью, чтобы мы, читатели, проникнувшись ими точно знали, что делать, чтобы вместе с автором радовались появлению ’’ новых людей’’ - провозвестников новой жизни. Эта ’’ новая порода ’’- люди, сильные физически и не утруждающие себя духовными терзаниями, с умом, явно господствующим над чувствами, точно знающие, что надо , а что- нет, для себя и других , и поступающих только так, как надо , пусть и в ущерб ’’глупым’’ чувствам или ’’глупой’’ морали. Им-то, этим самым людям, которых становится все больше с каждым поколением, и предлагал восторженный автор ’’ работать на будущее, приближать его, переносить из него в настоящее, сколько можно перенести’’.
Но жизнь заставляет нас задуматься: так ли хороши будут те результаты, к которым может прийти человечество? Что вообще есть прогресс? То, что помогает человеку стать хозяином природы, мира, чувств? Но не приведет ли это к потери человеком своей индивидуальности, к обезличиванию серой одинаковой массы?
Е. Замятин - писатель, которому удалось довольно точно разглядеть приметы антипрогресса в окружающей действительность первых лет советской власти. Конечно, предметом его размышлений становится не только технический прогресс, но и те общественные идеалы, которые выдвигались за непререкаемые истины. Е. Замятин как будто специально повторяет описание ’’ города будущего ’’ из утопии Чернышевского. Но в своем романе Замятин рисует будущее мрачными красками.
Замятин работал над романом в годы гражданской войны. Замятин был очень прозорливого ума человек, с мощным логическим мышлением. В процессе работы почувствовал необходимость расширить круг проблем, он не стал ограничиваться политической сатирой современности, а решил все наблюдения использовать для более высокой цели: прогноза путей человеческой цивилизации. Писатель имел инженерное образование, и это позволило ему успешно прогнозировать, какими неприятностями для человечества может обернуться технический прогресс и торжество технократического сознания. Замятин писал роман - проблему, роман - предупреждение. Описывая общество, где поклонение всему техническому и математическому доведено до абсурда, он стремится предупредить людей о том, что технический прогресс без соответствующих нравственных законов может принести страшный вред.
Драматична история публикации романа ’’Мы’’. Писатель мечтал издать его на своей Родине! Но по цензурным соображениям роман появиться в России не мог, так как в то время он воспринимался многими как политический памфлет на социалистическое общество. Наиболее четко эта точка зрения выражена в статье А.Воронского о Замятине, утверждавшего, что роман ’’ целиком пропитан неподдельным страхом перед социализмом, из идеала становящимся практической, будничной проблемой ’’.Не понял произведения Замятина и М. Горький, писавший в одном из своих писем в 1929 г.: ’’Мы’’ - отчаянно плохо, совершенно не плодотворная вещь. Гнев ее холоден и сух, - это гнев старой девы’’. Сочувственно отозвались о романе критик Я. Браун и Ю. Тынянов. Но их мнение не могло повлиять на общую ситуацию.
Между тем писатель читал свой роман на литературных вечерах в Москве и Ленинграде. Его узнали не только в России, но и Замятин получил от крупной фирмы в Нью-Йорке предложение перевести роман на английский язык, и он принял это предложение. В 1924 году роман был опубликовал в Нью-Йорке. Вскоре появились переводы на другие – чешский и французский языки. Лишь в 1988 году, почти 70 лет спустя после его написания, роман вышел в России.
Дж. Оруэлл сказал: “Вполне вероятно, что Замятин вовсе не думал избрать советский режим глобальной мишенью своей сатиры. Он писал еще при Ленине и не мог не иметь ввиду сталинскую диктатуру, а условия в России в 1923 году были явно не такие, чтобы кто-то взбунтовался, считал, что жизнь становиться слишком спокойной и благоустроенной. Цель Замятина, видимо, не изобразить конкретную страну, а показать, чем грозит машинная цивилизация”.
Идейным центром, к которому стягивается все в романе, являются свободы и счастья, соотношения в деятельности государства, интересов коллектива и личности. Основная проблема – поиск человеческого счастья. Именно эти поиски счастья и приводят общество к той форме существования, которая изображена в романе. Но и такая форма Своим романом “Мы” Замятин положил начало новой, антиутопической, традиции в культуре ХХ века. Назначение утопии состоит прежде всего в том, чтобы указать миру путь к совершенству, задача антиутопии – предупредить мир об опасностях, которые ждут его на этом пути. Антиутопия обнажает несовместимость утопических проектов с интересами отдельной личности, доводит до абсурда противоречия, заложенные в утопии, отчетливо демонстрируя, как равенство оборачивается уравниловкой, разумное государственное устройство – насильственной регламентацией человеческого поведения, технический прогресс – превращением человека в механизм. Роман Замятина “Мы” стал первым произведением, в котором черты этого жанра воплотить со всей определенностью. И для современного читателя Е.Замятин – прежде всего автор фантастического романа-антиутопии, поднявшего высокую волну в мировой литературе ХХ столетия. От чего же предостерегает Замятин, что оберегает он в нас? Что он увидел тревожного на одном из великих перепутий истории? Уже с первых страниц романа Е. Замятин создает модель идеального, с точки зрения утопистов, государства, где найдена долгожданная гармония общественного и личного, где все граждане обрели наконец желаемое счастье. Во всяком случае таким оно предстает в восприятии повествования – строителя Интеграла, математика Д-503. В чем же счастье граждан Единого государства? В какие моменты жизни они ощущают себя счастливыми? В самом начале романа мы видим, какой восторг вызывает у героя-повествователя ежедневная маршировка под звуки Музыкального завода: он переживает абсолютное единение с остальными, чувствует солидарность с собой подобными. “Как всегда, Музыкальный завод всеми своими трубами пел Марш Единого государства. Мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт, или нумера – сотни, тысячи нумеров, в голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди – государственный нумер каждого и каждой. И Я - Мы, четверо, - одна из бесчисленных волн в этом могучем потоке”. (запись 2-я). Отметим, что в вымышленной стране, созданной воображением Замятина, живут не люди, а нумера, лишенные имен, облеченные в юнифы. Внешне схожие, они ничем не отличаются друг от друга и внутренне, неслучайно с такой гордостью восклицает герой, восхищаясь прозрачностью жилищ: “ Нам нечего скрывать друг от друга”. “Мы счастливейшее среднее арифметическое”, - вторит ему другой герой, государственный поэт R-13. Одинаковостью , механистичностью отличается вся их жизнедеятельность, подписанная Часовой скрижалью. Это характерные черты изображенного мира. Лишить возможности изо дня в день выполнять одни и те же функции значит лишить счастья, обречь на страдания, о чем свидетельствует история “О трех отпущенниках”. Символическим выражением жизненного идеала главного героя становятся прямая линия (как тут не вспомнить Угрюм-Бурчеева) и плоскость, зеркальная поверхность, будь то небо без единого облачка или лица, “не омраченные безумными мыслями”. Прямолинейность, рационализм, механичность жизнеустройства Единого государства объясняют, почему в качестве объекта поклонения нумера выбирают фигуру Тейлора. Антитеза Тейлор – Кант, пронизывающая весь роман, есть противопоставление рационалистической системы мышления, где человек – средство, и гуманистической, где человек – цель. Таким образом, идея всеобщего равенства, центральная идея любой утопии, оборачивается в антиутопии всеобщей одинаковостью и усредненностью ( “… быть оригинальным – это нарушить равенство”, “быть банальным – только исполнять свой долг”). Идея гармонии личного и общего заменяется идеей абсолютной подчиненности государству всех сфер человеческой жизни. “Счастье – в несвободе”, - утверждают герои романа. “Малейшее проявление свободы, индивидуальности считается ошибкой, добровольным отказом от счастья, преступлением, поэтому казнь становится праздником”. Обратим внимание, как прорывается авторский сарказм в изображении приговоренного, чьи руки перевязаны пурпурной лентой. Высшие блаженство переживает герой в День Единогласия, который позволяет каждому с особой силой ощутить себя маленькой частицей огромного “Мы”. Я хотела бы, обратить внимание с каким восхищением рассказывая об этом дне, герой с недоумением и иронией размышляет о выборах у древних (то есть о тайном голосовании). Но его ирония оборачивается авторским сарказмом: абсурдны “выборы” без права выбора, абсурдно общество, которое предпочло свободе волеизъявление единомыслие. Материальные проблемы были решены в ходе Двухсотлетней войны. Победа над голодом одержана за счет гибели 0.8 населения. Жизнь перестала быть высшей ценностью: десять нумеров, погибших при испытании, повествователь называет бесконечно малой третьего порядка. Но победа в Двухсотлетней войне имеет еще одно важное значение. Город побеждает деревню, и человек полностью отчуждается от матери-земли, довольствуясь теперь нефтяной пищей. Что касается духовных запасов, то государство пошло не по пути их удовлетворения. А по пути их подавления, ограничения, строгой регламентации. Первым шагом было введение закона относительно взаимоотношений мужчины и женщины, который свел великое чувство любви к “приятно-полезной функции организма”. Я хотела бы отметить авторскую иронию по отношению к рассказчику, который ставит любовь в один ряд со сном, трудом и приемом пищи. Сведя любовь к чистой физиологии, Единое государство лишило человека личных привязанностей, чувства родства, ибо всякие связи, кроме связи с Единым государством, преступны. Не смотря на кажущуюся монолитность, нумера абсолютно разобщены, отчуждены друг от друга, а потому легко управляемы. Отметим, какую роль в создании иллюзии счастья играет Земная стена. Человека легче убедить, что он счастлив, оградив от всего мира, отняв возможность сравнивать и анализировать. Государство подчинило себе и время каждого нумера, создав Часовую скрижаль, Единое государство отняло у своих граждан возможность интеллектуального и художественного творчества, заменив его Единой государственной наукой, механической музыкой и государственной поэзией. Стихия творчества насильственно при ручена и поставлена на службу Но почему же насилие над личностью вызывает у людей восторг? Дело в том, что у единого государства есть оружие, пострашнее газового Колокола. И оружие это – слово. Именно слово может не только подчинить человека чужой воле, но и оправдать насилие и рабство, заставить поверить, что несвобода и есть счастье. Этот аспект романа особенно важен, так как проблема манипулирования сознанием актуальна и в конце ХХ века, и в начале ХХI века. Какие же обоснования, доказательства истинности счастья нумеров даны в романе? Чаще всего Замятин их вкладывает их в уста главного героя, который постоянно ищет все новые и новые подтверждения правоте Единого государства. Он находит эстетическое оправдание несвободе : “ Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной несвободе”. Инженер, он смотрит на танец с этой точки зрения, вдохновение в танце позволяет ему сделать вывод Лишь о том, что “инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку”. Но чаще всего в основе законодательности лежит привычный для него язык точных наук: “ Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как … ну, как движение аэро и его скорость: скорость аэро = 0, и он не движется, свобода человека = 0, и он не совершает преступлений. Это ясно. Единственное средство избавить его от свободы”. Подтверждение идеям Единого государства звучит и в словах R-13. Он находит его в религии древних, то есть в христианстве, истолковывая его по своему: “ Тем двум в раю – был представлен выбор: или счастье без свободы – или свобода без счастья; третьего не дано, Они, олухи, выбрали свободу – и что же: понятно – потом века тосковали об оковах. < … > и только мы снова догадались, как вернуть счастье …. <… > Благодетель, машина, куб, газовый колокол, Хранители – все это добро, все это величественно, прекрасно, благородно, возвышенно, кристально чисто. Потому что это охраняет нашу несвободу – то есть наше счастье. И наконец, чудовищную логику Единого государства демонстрирует сам Благодетель, рисуя перед воображением трепещущего Д-503 картину распятия, он делает главным героем этой “величественной трагедии” не казненного Мессию, а его палача, исправляющего ошибки преступной индивидуальности, распинающего человека во имя всеобщего счастья. Постигая чудовищную логику, а точнее идеологию Единого государства, вслушаемся в его официальный язык. С первых же страниц романа бросается в глаза обилие оксюмфонов: “ благодетельное его разума”, “ дикое состояние свободы”, “ наш долг заставить их быть счастливыми”, “ самая трудная и высокая любовь - это жестокость”, “Благодетель, мудро связавший нас по рукам и ногам благодетельными тенедами счастья”. Естественно, что личность, сформированное подобным общественным укладом, ощущает себя ничтожеством по сравнению с силой и мощью государства. Именно так оценивает свое положение главный герой в начале романа. Но Замятин изображает духовную эволюцию героя: от осознания себя микробом в этом мире Д-503 приходит к ощущению целой вселенной внутри себя. Замечу, что уже с самого начала герой, абсолютно “Мы”, не лишен сомнений. Полному ощущению счастья мешают досадные изъяны покоя носы, которые при всей одинаковости нумеров, которые каждый проводит по-своему; да еще корень из минус единицы, раздражающий его тем, что находится вне ratio. И хотя герой стремится отогнать эти неуместные мысли, в глубине сознания он догадывается, что есть в мире что-то не поддающееся логике, рассуждению. Более того, в самой внешности Д-503 есть нечто, мешающееся чувствовать себя идеальным нумером – волосатые руки, “капля лесной крови”. Да и факт ведения записей, попытка рефлексии, не поощряемой государственной идеологий, тоже свидетельствует о необычности центрального героя. Таким образом, в Д-503 остались крошечные рудименты человеческой природы, не подвластные Единому государству. Однако бурные перемены начинают происходить с ним с того момента, когда в его жизнь входит I-330. Первое ощущение болезни души приходит к герою, когда он слушал в ее исполнении музыку Скрябина. Вероятно, эта музыка была для Замятина не только символом духовности, но и символом иррациональности, непознаваемости человеческой натуры, воплощением гармонии, непроверяемой алгеброй, той силой, которая заставляет звучать самые тайные струны души. Ощущение утраты равновесия еще более усугубляется в герое романа в связи с посещением Древнего Дома. И облачко на небесной глади, и непрозрачные двери, и хаос внутри дома, который герой едва переносит, -все это приводит его в смятение, заставляет задуматься о том, что никогда не приходило ему в голову: “… ведь человек устроен так же дико, как эти вот нелепые “квартиры”, - человеческие головы непрозрачны; и только крошечные окна внутри: глаза”. О глубоких изменениях, происходящих с героем, свидетельствует тот факт, что он не доносит на I-330. Правда, со свойственной ему логикой, он пытается оправдать свой поступок. Хочу обратить внимание на то, что главной деталью I-330 в восприятия героя становится икс, образованный складками возле рта и бровями; икс для математиков – символ неизвестного. Так на смену личности приходит неизвестность, на смену радостной условности – мучительная раздвоенность (“Было два меня. Один я – прежний Д-503, нумер Д-503, а другой … Раньше он только высовывал свои лохматые лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь, скорлупа трещала, вот сейчас разлетится на куски и … и что тогда?). Развивается и восприятие героем мира, меняется и его речь. Обычно логически выстроенная, она становится сбивчивой, полной повторов и недоговоренности. Происходит радикальный перелом в мироощущении героя. Доктор ставит ему диагноз: “По-видимому, у вас образовалась душа”. Плоскость, зеркальная поверхность становятся объемными. Привычный мир рушится. Так герой вступает в непримиримый конфликт не только с Единым государством, но и с самим собой. Ощущение болезни берется с нежеланием выздоравливать, осознание долга перед обществом – с любовью к I-330, рассудок – с душой, сухая математическая логика – с непредсказуемой человеческой природой. Мир в романе Замятина дан через восприятие человека с пробуждающейся душой. И если в начале книги автор, доверяя повествование своему персонажу, все же смотрит на него отстраненным взглядом, что иронизирует над ним, то постепенно их позиции сближаются: нравственные ценности, которые исповедует сам автор, становятся все более и более дороги герою. И герой не одинок. Не случайно доктор говорит об “эпидемии души”. Есть в романе и другие ее проявления. Всем своим поведением бросает вызов Единому государству I-330. Не принимая всеобщего, “сдобного” счастья, она заявляет: “… я не хочу, чтобы за меня хотели другие, я сама хочу хотеть”. Под ее влияние попадает не только Д-503, но и верноподданный поэт R-13, и доктор, выдающий липовые справки, и даже один из хранителей, И даже О-90, такая слабая и беззащитная, вдруг ощутила потребность в простом человеческом счастье, в счастье материнства. А сколько их еще! И та женщина, что бросилась через строй к одному из арестованных, и те тысячи, которые пытались проголосовать “против” в День Единогласия, и те, кто пытался захватить интеграл, и те, кто взорвал Стену, те дикие, уцелевшие после Двухсотлетней войны, назвавшие себя Мефи. Каждого из этих героев Замятин нацеливает какой-либо выразительной чертой: брызжущие губы и губы-ножницы, двоякоизогнутая спина, раздражающий икс. Целую цепочку ассоциаций вызывает эпитет “круглый”, связанный с образом О-90: возникает ощущение чего-то домашнего, спокойного, умиротворенного, круг дважды повторен даже в ее номере. Итак, Единому государству, его абсурдной логике в романе противостоит пробуждающаяся душа, то есть способность чувствовать, любить, страдать. Душа, которая делает человека человеком, личностью. Единое государство не смогло убить в человеке его духовное, эмоциональное начало. Почему же этого не произошло? В отличие от героев романа Хаксли “О дивный новый мир”, запрограммированных на генетическом уровне, замятинские нумера все-таки живые люди, рожденные отцом и матерью и только воспитанные государством. Имея дело с живыми людьми Единое государство не может опираться только на рабскую покорность. Залог стабильности граждан “воспламеняться” верой и любовью к государству. Счастье нумеров уродливо, но ощущение счастья должно быть истинным. Прочитав роман, я убедилась, что не убитая до конца личность пытается вырваться из установленных рамок и , может быть, найдет себе место в просторах Вселенной. Но вспомню: сосед главного героя стремится доказать, что Вселенная конечна. Единая государственная наука хочет и Вселенную огородить Зеленой Стеной. Вот тут-то и задает герой свой главный вопрос: “Слушайте, -дергал я соседа. – Да слушайте же, говорю вам! Вы должны, вы должны мне ответить, а там, где кончается ваша конечная Вселенная? Что там дальше? На протяжении всего романа герой мечется между человеческим чувством и долгом перед Единым государством, между внутренней свободой и счастьем несвободы. Любовь пробудила его душу, его фантазию. Фанатик Единого государства, он освободился от его оков, заглянул за грань дозволенного: “А что дальше?” Роман замечателен не только тем, что автор уже в 1920 году сумел предсказать глобальные катастрофы ХХ века. Главный вопрос, который он ставит в своем произведении: выстоит ли человек перед его все усиливающимся насилием над его совестью, душой, волей? Рассмотрю, чем заканчивается в романе попытка противостоять насилию. Бунт не удался, I-330 попадает в газовый Колокол, главный герой подвергается Великой Операции и хладнокровно наблюдает за гибелью бывшей возлюбленной. Финал романа трагичен, но означает ли это, что писатель не оставляет нам надежду? Замечу: I-330 не сдается до самого конца, Д-503 прооперирован насильно,О-90 уходит за Зеленую Стену, чтобы родить собственного ребенка, а не государственный нумер. Роман “Мы” – новаторское и высокохудожественное произведение. Создав гротескную модель Единого государства, где идея общей жизни воплотилась в “идеальную несвободу”, а идея равенства – всеобщей уравниловкой, где право быть сытым потребовало отказа. От свободы личности, Замятин обличил тех, кто, игнорируя реальную сложность мира, пытался искусственным образом “Осчастливить людей”. Роман “Мы” – это пророческий, философский роман. Он полон тревоги за будущее. В нем остро звучит проблема счастья и свободы. Как сказал Дж. Оруэлл: “…этот роман – сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства – все равно какого”. Это произведение будет актуальным всегда – как предупреждение о том, как разрушает тоталитаризм естественную гармонию мира и личности. Такие произведения, как “Мы”, выдавливают из человека рабство, делают его личностью, предупреждают о том, что нельзя преклоняться перед “мы”, какими бы высокими словами это “мы” не окружали. Никто не имеет право решать за нас, в чем наше счастье, не имеет право лишать нас политической, духовной и творческой свободы. И поэтому нам, сегодняшним, решать, что в нашей жизни будет главное “Я” или “Мы”.
